Призраки старой женщины

Зимний ветер завывал над Гренландией, но в усадьбе Дворы его не боялись. Еды и дерева у них хватило бы на две, а то и три таких зимы. Фрейдис-хозяйка, хоть почти и не вставала с кресла у очага, твердой рукой вела хозяйство, и ее давно уже взрослые сыновья не смели сказать слова против. Люди, впрочем, говорили, что никакой доброй судьбы у жителей Дворов не будет. Говорили они это тихо и когда были уверены, что слова их не дойдут до Фрейдис.
После смерти мужа Фрейдис стала засиживаться допоздна. Старшая невестка поворчала было, что впустую уходят лучины и тюлений жир, но получила такую отповедь, что неделю ходила тихая, на радость мужу и дворне. Присматривал за Фрейдис всегда кто-то из внучек: сидела вместе с ней (чтобы хоть кто-то не сидел впустую, девушки мотали шерсть или перебирали крупу), потом звала служанок, чтобы помочь бабке дойти до постели, и спала рядом.
Хотя сами люди во Дворах Фрейдис не любили, все верили, что пока она с ними, ее удача поможет и им. Кто еще из женщин доплыл до Винланда на своем корабле? Кто еще был так смел и не упускал своего? Говорили про нее и другое, но никто не решился бы повторить это, глядя ей в лицо. Язык у хозяйки Дворов был острым, а взгляд — яростным.
По вечерам, глядя в огонь, Фрейдис начинала разговаривать сама с собой. Внучки сначала пугались, но, услышав знакомые имена умершей родни, решили, что бабка вспоминает прошлое, и не прислушивались.
Этим вечером старуха была разговорчивей, чем обычно. Внучка же мечтала только о том, чтобы поскорее заснуть.
— Подбрось-ка еще полено в очаг, девочка. У меня старые кости, а эта зима затянулась, — проворчала старуха. Девушка лениво выполнила ее приказание и снова уселась на скамью возле очага. Ее глаза слипались, а ворчание бабки сливалось в ровный гул.
— «Зеленой страной» назвал эту землю мой отец, — продолжала Фрейдис, глядя перед собой и крепко сцепив узловатые пальцы. — Ха! Мало, однако, здесь зелени, как я погляжу. А ведь я прожила здесь много лет.
Ты кривишься, слушая рассуждения старухи. Много вас здесь таких, и почти в каждом — моя кровь, дети моих детей. И хозяйка здесь я, все ключи висят на этом вот поясе, так что слушать вам придется.
Мой отец, Эйрик, прозванный Рыжим, первым поселился в Гренландии. Трое сыновей было у него, и дочь. Я — Фрейдис, дочь рабыни. Но Эйрик признал меня, а боги дали мне гордый нрав и силу бороться с насмешками. Или бог. Я путаю их, да и мало толка было от них всех в моей жизни.
Мужа я выбрала себе сама. Позже говорили, что это я его на себе женила, и что мне приятней были его богатства, чем его вид, но кому не охота почесать языки о чужую удачу? И никто бы не сказал, что Торварду досталась плохая жена. Я берегла и умножала его добро, а что до того, что ум мой был острее чем у него, то мои советы ни разу не принесли ему беды. Так и сейчас: мои сыновья идут за советом ко мне. И не невестки мне указывают, а я — им.
Ты отворачиваешься, когда я начинаю есть. Мало приятного любоваться, как каша вытекает из почти беззубого рта. Ты представить не можешь, что и я была молода. Что когда-нибудь ты станешь такой, как я сейчас. Печально: дай ты себе труд прислушаться — могла бы избежать многих ошибок. Но, видно, как и мне, обо все камни тебе придется спотыкаться самой.
Трое братьев было у меня. Лейв, прозванный Удачливым, доплыл до Винланда и Маркланда. Торвальду и Торстейну удачи не хватило. Торвальду не давало покоя, что о Лейве столько говорят, он одолжил у того корабль и сам поплыл в Винланд. Стрела скрелингов нашла его там, и брат мой Торвальд лежит в земле Крестового Мыса, далеко отсюда. Торстейн женился на Гудрид-норвежке, и это было лучшим, что он мог сделать.
Все считали, что Лейв удачлив, все хвалили его и нашего отца, Эйрика, что ему так повезло с сыном. Но я иногда думаю, что у женщин тоже есть своя удача, просто заметна она меньше. Мы не говорим так много, как мужчины. Некоторым хватает ума придержать язык и не квохтать, как гусыня. Тогда тебя назовут мудрой. Гудрид была такой; хоть у меня и мало было к ней любви, я знала, что мы рассуждаем одинаково.
Торстейн был недотепой. Тоже поплыл в Винланд, но заблудился в море и прибился обратно к Гренландии. Заболел и умер. Теперь говорят, что перед смертью он сказал много достойного про судьбу Гудрид, но что-то я не помню, чтобы об этом ходили слухи, пока этого не захотела Гудрид. Она переехала жить к Лейву.
Тем же летом к нам приплыл из Исландии Торфинн Карлсефни. Он прожил всю зиму у моего отца, устраивал пиры и был со всеми учтив. Его люди готовы были идти за ним куда угодно. Когда на пиру сказали вису в честь Карлсефни, его назвали «Тюром ладьи». Я подумала, что и правда: он похож на Тюра, хоть и не стоит поминать старых богов, когда у нас есть церковь и всякие обряды. Впрочем, отец мой так и умер некрещеным, о чем весьма сокрушалась его жена. Мне интересно, есть ли место, где могут встретиться мертвые, которые верили в разных богов?
На зимнем празднике Лейв завел со мной разговор о том, что Карлсефни, кажется, приглянулась Гудрид. Брат радовался, ведь это честь, заполучить зятя из достойной семьи. И богатого, конечно. Он радовался и за Гудрид. Есть такие люди, которые могут ничего не делать, а все, тем не менее, желают им добра. Я признала, что такой брак принесет нам много хорошего.
После свадьбы Карлсефни решил отплыть в Винланд. Многие его подбивали, и Гудрид тоже не молчала. Торстейн не довез ее туда, и она надеялась, что уж Торфинн-то справится. Много потом говорили о том, как они там жили и как на них нападали скрелинги, я не слушала. Гудрид родила там сына, через год они вернулись. Потом они уплыли в Исландию.
Я стала думать о Винланде. Немногие еще побывали там, а побывавшие рассказывали, что это богатая земля, с хорошими пастбищами. Здесь мы, бывало, весной выносили скотину на пастбище на руках, так она слабела за зиму. В Винланде были реки с рыбой, много дерева, и у скрелингов можно было выменять меха или отнять их. Я заговорила об этом с мужем. Торвард не стал мне перечить, он никогда этого не делал, но людей у нас было не так много, чтобы смело отправляться в путь. Я хотела себе славы и богатства, хотела, чтобы говорили: вот, у Эйрика Рыжего не только сын отважен, но и дочь, но глупо было бы погибнуть, не рассчитав разумно силы.
Я ждала, как повернется моя судьба, и через несколько дней пришел корабль. Правили им два брата-исландца, Хельги и Финнбоги. Они никого здесь не знали, но уже слышали про богатства Винланда. Я переговорила с Финнбоги, он был старшим, мы обо всем условились и ударили по рукам. Однако я знала, что, чтобы женская удача длилась дольше, стоит быть осторожнее и предусмотрительнее, и на свой корабль я взяла на пять мужчин больше, чем мы договорились с братьями.
Когда берега Винланда встали перед нами, я была счастлива. Пусть не я была здесь первой, но мое имя будет упоминаться наравне с другими. Не Фрейдис — жена Торварда, но Фрейдис — дочь Эйрика, которая приплыла на своем корабле, а с ней еще тридцать и пять мужей. Другие женщины на кораблях тоже были, но они не стоят упоминания.
Мы высадились, и я сказала Финнбоги и Хельги, что нечего им делать в домах, построенных моим братом Лейвом, пусть зимуют, как знают. Финнбоги сказал, что не будет меряться со мной злонравием. Хельги не сказал ничего. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Потом, когда они уже достаточно далеко отошли, он обернулся и снова посмотрел на меня. По правде сказать, он был хорош собой.
Они построили дома дальше от моря, в хорошем месте. Я приказала своим людям заготовлять лес и не заглядываться на соседей. Хельги пришел, когда осень подходила к концу, и спросил, не стоит ли нам устроить игры и отметить праздники, чтобы повеселиться всем вместе. Он был учтив, сказал, что зима будет долгой и стоит забыть о раздорах. Я согласилась.
Среди наших людей все были крещеными, и как-то вечером несколько человек начали спорить: какой бог главный в Винланде? Старые боги ослабели и принимали жертвы и молитвы втайне, а новый бог был один, как он мог уследить за всем? Они сошлись на том, что в Винланде надо молиться усерднее, чтобы тебя услышали. К тому же, у скрелингов наверняка были свои боги, может, они следили за этой землей. Торвард громко рассмеялся и спросил, значит ли это, что в Винланде можно делать, что хочешь. И я почувствовала, что Хельги снова на меня смотрит.
Что же, той зимой между мной и Хельги случилось то, что случилось. Но длилось это недолго. Слушай ты меня внимательно, девочка, я бы сказала тебе, что из двух женихов надо выбирать того, кто тебе меньше по сердцу. А еще — того, кто будет послушен тебе, а не станет стоять на своем. Хельги, впрочем, не был ни тем, ни другим. Он был водой, протекающей сквозь пальцы, и я поздно поняла, как он опасен.
Многие говорили, что я хороша собой. Я же иногда думала, что готова быть в пять раз уродливей, лишь бы сердце мое не стало мягким, а ум остался таким же, как был. Лишь бы люди звали меня Фрейдис Эйриксдоттир. Красота покидает тебя, имя твое — вот что остается. Хельги же смеялся на такие слова и говорил, что ему нужна лишь Фрейдис, и он вовсе не хочет, чтобы с нами сейчас оказались все люди, отвечающие за славу моего имени.
Женщин было меньше, чем мужчин, и скоро между нашими поселениями начались свары. В конце концов, я снова запретила своим людям ходить к соседям. С Хельги мы встречались все реже, ему это не нравилось, он говорил, что тоскует по мне. А потом сразу же смеялся, так что было непонятно, правду ли он сказал.
Настала пора выгонять скотину на пастбища, и как-то раз, во время нашей встречи, Хельги сказал, что я могла бы оставить Торварда. Что он возьмет меня в Исландию, а живет он там в хорошем месте. Я засмеялась первая и спросила, что даст он мне, чего у меня нет, и кем я буду в Исландии, если здесь есть все, чего я хочу. Он заставит меня называться Фрейдис, женой Хельги, и вряд ли совершит что-нибудь такое же великое, как мой поход в Винланд. Хельги сказал, что это наш поход, и вряд ли я доплыла бы, если бы он с братом не согласился отправиться с нами. Он улыбался, и голос его был мягок, когда он спросил, не думаю ли я, что это будет их с Финнбоги поход, а не мой. Похоже, он ждал, что я посмеюсь тоже, но я ушла, не сказав больше ни слова.
Несколько дней я думала, а потом встала рано утром и пошла в поселение братьев. Мне нужно было поговорить с Финнбоги. Я разбудила его, все остальные еще спали. Мы сели рядом с домом, и я спросила, не поменяется ли он со мной кораблями, так как его корабль больше, а у меня больше людей, и я хотела бы уплыть домой. Финнбоги сказал, что это разумно, а потом помолчал и сказал, что для всех нас будет лучше, если я уплыву поскорее. Он не смотрел на меня, когда говорил это, и я поняла, что он знает о нас с Хельги. Брат ли ему рассказал, или кто-то еще выследил нас. И я снова почувствовала, как гнев ворочается во мне. Я не могла позволить, чтобы мое имя поливали грязью. Чтобы кто-то еще забрал себе славу похода в Винланд.
По дороге я расцарапала себе лицо и нарочно упала несколько раз. Вернувшись же, сказала Торварду, что братья отказались со мной говорить и избили, и что он либо отомстит за этот позор, либо вся Гренландия узнает, какой он трус, и что я разведусь с ним. Даже в самом трусливом и слабом человеке можно разбудить гнев, надо лишь знать, чем его кормить.
Никто в соседнем селении еще не проснулся толком, когда мы пришли. Только на этот раз со мной было тридцать пять мужчин, и все они взяли оружие. Из дома всех мужчин вывели по одному и убили. Произошло это быстро, и я не сразу узнала Хельги среди мертвых.
Потом говорили, что женщин я убила сама, их было всего пятеро. Но это было неразумно, они и так были напуганы, а у многих моих людей жен не было. Я заставила их дать страшную клятву над умершими. Поддерживать в человеке страх еще легче, чем гнев.
Дома я сказала, что исландцы собирались остаться еще на одну зиму, и мне поверили, ведь мое слово много значило. Лейв что-то заподозрил и стал холоднее со мной разговаривать, но я знала, что он не предаст родную кровь. Слухи все-таки пошли, позже, не все из моих людей смогли удержать язык за зубами, жаль, я так и не узнала, кто именно. Но в слухах говорилось только о том, что я решила убить исландцев, и как я подстрекала своего мужа, и как вошла к оставшимся в живых женщинам с секирой в руках. О Хельги не было ни слова.
Ты давно уже меня не слушаешь, девочка. Очаг почти погас, а ты только и ждешь, когда же можно будет отвести меня в постель. Знаешь, иногда я думаю о Винланде. Но мне лучше быть здесь, ведь призракам нет хода за текущую воду, и поэтому сюда они за мной не придут. Ни Хельги, ни его брат, ни их люди. Но я знаю, что они ждут. Если бы я подплывала к Винланду снова, то увидела, как они все стоят на берегу. Тоска в их глазах и гнев. Они будут стоять до Судного Дня или, если старые боги возьмут верх, до тех пор, пока огненная ярость Сурта не высушит море между нами. Все мои призраки остались на том берегу, и в этом тоже моя удача, так ведь?
— Так ведь? — еще раз повторила Фрейдис и обвела взглядом зал. Ветер завывал над крышей, все мирно спали, даже внучка свернулась на скамье, не дождавшись, когда же бабка позовет ее. Фрейдис посмотрела на затухающий огонь и сказала — громко, ведь никто не слушал:
— Однако, я хотела бы еще раз увидеть Хельги и спросить: правда ли он всегда смеялся надо мной?